Ко мне подошёл Адам и сказал: «Ева, только без глупостей, Ева». Чего ещё можно ожидать от мужчины? Только очередной несуразицы. Если бы он не был мужчиной, то прекрасно бы понимал, что женщина без глупостей – уже не женщина.
Пока он предавался своим вечным размышлениям о бытие и благости мироздания, я гуляла. Конечно, сначала мы совершали прогулки вместе. Но только сначала. Потом они ему надоели. Он решил отдохнуть, немного побыть наедине с собой. Наверное, если бы Адам был более внимателен, требователен ко мне, всё было бы по-другому.
Больше всего меня раздражало благополучие. Всё это ровное течение времени, событий, обстановки. Бытовуха убивает. Это верно. Особенно, если бытовуха лишена эмоциональной окраски.
И тогда, во время очередной своей пешей прогулки, я забрела в рощу. Великолепную, как и всё в Эдеме. Эта идеальность меня и раздражала более всего. Когда всё ровно. Когда всё прекрасно. Когда всё идеально.
Женщина устаёт жить в мире, где всё хорошо. Она хочет ещё лучше. Неважно как это будет достигнуто, ценой каких усилий; главное – ещё лучше. Потому что рано или поздно устаёшь: от мира, гармонии, любви. Хочется острастки: эмоционального взрыва, исполнения каприза, размолвки, наконец. Не потеряешь – не найдёшь. В том смысле, что сложно осознать всю ценность того, чем постоянно владеешь.
Адам приучил меня к тому, что я всегда буду счастлива. Не в смысле исполнения желаний, а в смысле их отсутствия. Жизнь без страстей исключает страдания. Страшно сказать, но даже помечтать не о чем.
Вам, конечно, сложно даже представить о таком. Вам, думающим о лучшей работе. О подарках в новогодние праздники. О той длинноногой девушке, случайно встреченной в метро. У вас есть, что желать. О чём мечтать. Страсть делает человека живым. Она всегда твердит ему, что где-то там есть лучшая, более прекрасная и совершенная жизнь.
Здесь, в Эдеме, ты уже на пике. Выше, лучше, прекраснее ничего нет, а, стало быть, и нет мечты, нет стремления. Конечно, нет и разочарований, боли утраты, горечи поражения – нет всего того, что делает человека сильнее.
Правда, что скрывать, даже здесь, я ухитрялась предаваться мечтам о лучшей жизни. Женщине всегда кажется, что нет предела совершенству. Всегда есть, что улучшить, подправить, изменить.
Наверное, это одна из причин того, что случилось. Тогда, в саду.
Отец говорил мне: «Ева, не бери плодов», но кто слушает отцов? И вот подвернулась возможность. Этот смазливый змей ухитрился так вывернуть дело, что мне захотелось отведать запретного плода. Почему?
Вторая причина – гордость. Мол, запрещаете, а я всё равно сделаю по-своему. Вечная женская гордость; куда уж без неё? Всё сделать так, как хочу того сама. Надоели эти запреты. Свобода ведь не в их отсутствии, а в их наличии; при условии, что запреты эти ставит человек, которого ты любишь, и ставит он их так, что ты сама понимаешь, что, собственно, никогда и не хотела их нарушать.
В Эдеме с запретами ситуация патовая. Их вроде бы и нет, по той простой причине, что нечего запрещать, но запрещать приходится.
И вот этот змей извивается вокруг меня. Извивается так, словно хочет продать мне самый залежалый товар по самой высокой цене. Конечно, я поняла, что он искушает. Если бы не искушал, то уж наверняка бы елеем с раздвоенного языка меня не смазывал. Поняла я, что и подсовывает он мне, в сущности, чёрти что – ересь да гниль.
Но, вот представьте, сидите вы в золоте, с утра до вечера, да питаетесь одними дивными яствами, а тут вдруг приносят вам мерзкого варева в медной тарелке. Заинтересуетесь, наверняка заинтересуетесь, потому что меди-то никогда и не видели. Да и про варево расскажут так, как в лучших ресторанах. Мол, деликатес, редчайшее блюдо, а оно всё, что дорого, как правило, мерзко выглядит.
А тут ещё вся эта змеиная реклама. Шипит он слоганы, шипит свои дифирамбы, то с одного боку зайдёт, то с другого, а оно же страсть как хочется запретного попробовать. Попробовать, чтобы, в сущности, понять, что есть оно на свете запретное, иное, чем эдемское совершенство. В уродстве красота ведь лучше всего и отражается.
Потом всё свалят на меня; грехопадение – женское дело. Но скажите мне, господа судьи, в каком грехопадении женщины обошлось без мужчины?
Адама я узнала сразу. Весь этот нелепый маскарад с переодеванием в змея ему удался плохо. Уж не знаю, где он додумался найти этот змеиный костюмчик.
Впрочем, чего не сделаешь, дабы проверить свою жёнушку? Это, знаете ли, в природе мужчин: испытать, чтобы лишний раз убедиться в верности, а, значит, и в правильности своего выбора.
И вот он сидит, Адам, муженёк мой, в образе змея, да диктует свои искушающие манифесты. Я думаю: «Была не была, хоть узнаю, что оно есть, это несовершенство». Ведь, знаете, когда каждый день совершенство видишь, его-то только и знаешь, начинает казаться, что и не совершенство это вовсе, а так – обыденность.
Откусила я. Вкус, надо сказать, препоганый, мерзкий до безобразия. Наверное, если бы был он лучше, то я бы и заподозрила неладное. Мол, чего это муженёк мой мне такую вкуснятину скармливает? Ан нет! Ловушка устроена так, что изначально мерзко до невозможности, а потому и втягиваешься. Похоже на первую затяжку сигаретой.
Откусила я яблоко, прыснула слюной и давай бежать обратно, к мужу. Знаю, что сидел он на ветке, но фокус ведь в том, чтобы примчаться домой раньше него, разоблачить, доказать, что нехорошо это собственную жену проверять.
Прибежала я домой, а Адам развалился, придаётся думам своим высоколобым. Думаю, может, змей был настоящий. Смотрю так пристально в глаза мужу и успокаиваюсь. По блеску глаз угадала, что всё же прятался на дереве, увещевал меня искушениями именно мой Адам.
Протягиваю ему яблоко, на, мол, попробуй. Он смотрит на меня, как на дуру, да отнекивается. Не хочет от плода запретного кусать.
Я тогда думаю, ну уж нет, я попробовала, значит, и ты туда же. Не мытьем так катанием уговорила его. Куснул, стало быть, яблочка, которым сам меня потчевал.
Поели мы, отплевались, и только тут поняли, как же хорошо всё-таки в Эдеме. Лучше и не найдёшь. Смотрим, зачаровываемся и понимаем, что мы в этом великолепии отныне самые неидеальные элементы. И в сердце такая радость, живая, блаженная, всеобъемлющая. Только радость эта будто и не наша уже, а чья-то чужая, тех, кем мы были.
Дальше вы и так всё знаете. Появился Отец и отправил нас туда, где каждая частичка мира напоминает нам о том, чего мы лишились.
С тех пор и ходим мы по планете, я и Адам, и всё никак не можем открыться друг другу, что отведали мы яблока по собственному недоразумению да лености, не решаясь довериться и признаться в том, что один не остановил другого, пойдя на поводу собственной гордости.
Теперь мы заключены в теле каждого, кто вступает в брак. Мы взираем друг на друга их глазами, миллиардами глаз, много веков подряд. Наблюдаем, как в очередной ссоре они продолжают бросаться друг в друга яблоками, не желая остановиться на миг, осмотреться по сторонам и понять, что их окружает самое прекрасное, имя которому «любовь». И, поверьте, совсем необязательно надкусывать яблоки для того, чтобы в лишний раз убедиться в великолепии и благости своего Эдема.
