Шаги мои неспешны и негулки,
бреду сквозь рощу, пью покоя хмель.
Я полюбил бесцельные прогулки,
в бесцельности которых вся их цель.
Всего-то и работы - дотянуться
до ягоды какой-нибудь съестной,
всего-то и заботы не споткнуться
о ржавый корень, спящий под травой,
всего-то и делов – не оглянуться
на жизнь, что притаилась за спиной.
В.М. Эпштейну
Я судьбы бывало не ценил даров,
наломал немало по жизни дров,
мне ломиться случалось в открытые настежь двери.
Как ни бился я, не нажил хором,
не скопил копья даже для похорон –
ну да с ними, как раз, всё само собой рассосётся, верю.
Книгу жизни, как видно, я зря листал -
ни ловчей не стал, ни мудрей не стал,
как с годами положено бы человеку…
Пить надумаю мёд – течёт по усам,
по дотла сожжённым хожу мостам
и в одну и ту же всё лезу и лезу реку.
* * *
Когда в паутине барахтаюсь маеты
и совсем дохожу до ручки,
я теряю перчатки, теряю зонты –
нахожу авторучки.
Их, наверно, роняет тот, кто хранит меня:
Мол, хошь, кропай стишки, хошь, малюй цветочки,
Только б средь белой ночи иль чёрного дня
Ты, дойдя до ручки, не дошёл до точки...
ЗАВЕТ
Давно рождённый на Руси
и почитаемый доныне
завет, исполненный гордыни –
не верь, не бойся, не проси.
Его вколачивал, смеясь,
в меня мой сверстник-малолетка,
по ком давно рыдала клетка
и, надо думать, дождалась.
Урок, внушённый кулаком,
мне очень долго не давался –
просил я, верил и боялся.
Я был плохим учеником.
И вот, когда на склоне лет,
бледнее зори, небо ниже,
он стал понятней мне и ближе -
тот давний зэковский завет.
Уже (почти что) не боюсь
той, что маячит у порога.
Не клянчу милости у Бога.
Лишь верить – всё не разучусь...
* * *
Бурый коршун, за мышью нырнувший в траву,
на тропинке слизняк и на ветке улитка –
верный знак, что ещё не закрылась калитка
в дом, где я с неких пор ненароком живу.
В этом доме не всё, как хотелось бы всем -
слизняку под ногой, и улитке, и мыши,
да и коршун хотел бы, наверно, - повыше,
да и я здесь, похоже, не к месту совсем.
Но живём, раз пришли. Кто-то носит корону,
а кому-то и шапку осилить невмочь…
Обмину слизняка и улитку не трону,
жаль, что мыши уже мне ничем не помочь.
* * *
Всё приходит в своё время,
даже «поздно»
является точно в свой час.
* * *
Ты меня разлюбила,
а я тебя нет –
классический двуугольник.
БЕССОННИЦА
Сон – репетиция смерти.
Репетирую каждую ночь.
Не стремлюсь к совершенству…
ПРАКТИКА ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Время ползёт -
жизнь летит…
Эйнштейн – отдыхает!
* * *
Терзай, младенец, вишенку соска,
с пелёнок постигай
любви науку.
* * *
Птицы судьбы
не любят белых ворон…
Счастья, ишь, захотелось!
ПЕСЕНКИ
ПРОЩАЛЬНЫЙ КОСТЁР
Двое в лесу - только я и костёр.
Боже, какая на сердце усталость.
Думал: прощание - плюнул-растёр,
а оказалось,
что показалось.
Как мы ужасно расстались с тобой.
Что с нами сделалось, что с нами сталось?
Верили, всё переможет любовь,
а оказалось,
что показалось.
Жизнь покатилась, под горку скользя,
всё перепуталось, переломалось.
Были товарищи, были друзья,
а оказалось,
что показалось.
Что ж, видно, долю свою заслужил
и поделом мне от жизни досталось.
Думал и верил, что правильно жил,
а оказалось,
что показалось.
Вот и костёр догорает дотла,
вот у меня и его не осталось.
Жизнь моя - вот она, вроде, была,
а оказалось,
что показалось.
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ЛЮБВИ
Наталье Хаткиной, автору
книги «Лекарство от любви»
Лекарство для любви - бесстыжая виагра,
что потеснила враз женьшеня корешок.
Лекарство от любви - седины и подагра,
да предлюбовный хмель, да постлюбовный шок.
Живёт у нас в душе неведомая птаха -
ворона-и-щегол-зарянка-и-сова.
Наталья, Натали, Наташенька, Натаха,
всех судят по делам, мы платим за слова.
Мы выбрали свой путь - туда нам и дорога,
хранимые судьбой, казнимые собой.
Ты знаешь от любви лекарств ужасно много,
я знаю для любви одно - саму любовь.
ЖАЛИСТНАЯ
Кёльнского возле вокзала,
Рейна почти супротив,
будто цикады, цимбалы
грустный стрекочут мотив.
Мимо текущим, случайным,
разноплеменным на вид
девочка вальсом печальным
что-то сказать норовит.
Что на Европы дорогах
ждали не очень-то нас?
Что в наших тёплых берлогах
зябко бывает подчас?
Девочка, милая, что ты...
Жизнь, она всюду - не рай.
Ты нам негрустное что-то
на посошок поиграй:
брось в нашу мутную реку,
словно спасательный круг,
«Чижика-пыжика», «Еньку»
или про то, как Мальбрук...
Чтоб зазвенели цикады,
будто цимбалы, в душе.
Много ль для счастия надо
в странной стране ПМЖ?
ПЕСЕНКА О НЕВСЕЛЕНИИ ДУШ
Вервольфы, ведьмы, упыри,
насильники и тати,
о послесмертии своём
да смеем ли мечтать?
Стать деревом, травою стать -
с какой бы это стати?
Чем заслужили мы себе
такую благодать?
Ах, вся печаль, всё дело в том,
что наша карта бита:
нас вёл не Ангел за собой -
беспутный путал бес.
Мы прорастём на дне морском
снарядами с ипритом,
шурупом, гайкою, болтом
в чернобыльской АЭС!
Тебе не нравится прогноз?
И мне, коли признаться...
Ты страшно так не виноват?
И я не очень чтоб...
Но если всё идёт вразнос -
кто ж станет разбираться?
«Я был когда-то садовод», -
сказал мне ржавый столб.
БИБЛЕЙСКАЯ УТЕШИТЕЛЬНАЯ
Время любить
и время ненавидеть;
время войне и время миру. Экклезиаст
Эта встреча – знал бы кто, как счастлив,
был бы я, случись она вчера;
я предельно вежлив и участлив,
ты предупредительно добра.
Забредём в кафе на чашку чаю,
плотно дверь в былое затворив;
многих знаний многие печали
породнили нас, разъединив.
На тебе сиреневое платье,
что недавно радовало глаз;
время уклоняться от объятий –
он и это знал, Экклезиаст!
Помахавши всласть мечами гнева,
проиграли оба мы войну;
Вам – направо, ну а мне – налево,
а по сути, в сторону одну…
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ДРУГУ Германия 2009
Осенняя Германия
промозгла и сыра,
согрею тело в ванне я,
а душу – ни хера.
На улицах по-тихому
с дерев течёт печаль,
наш листопад по ихнему
зовётся «лаубфаль».
Красотки проходящие,
не скрою, хороши,
но тоже подходящие
для тела – не души.
С такими, брат, не сваришь щей,
но похужей всего,
что и среди товарищей
друзей – ни одного.
Без имени, без отчества
не радо ничему
гуляет одиночество
по дому моему
(пока живёшь – надеешься:
я с ним не пью с горла).
Вчера нашёл я денежку –
пять центов. На орла.
